Три истории бывших глав штаба Навального в Петербурге. Как они живут сейчас и чего опасаются в будущем

Полина Костылева

глава штаба Навального в Петербурге в 2017 году, названа иноагентом

— Я работала в штабе Алексея Навального с февраля по октябрь 2017 года. В штабе я оказалась неслучайно: политика была мне интересна и до этого, и после. В 2014-м я выдвигалась на муниципальных выборах, с тех пор понимаю, как это работает. В 2018-м стала сотрудничать с «Наблюдателями Петербурга», где координировала Красногвардейский район, но оттуда пришлось уйти (причины я комментировать не готова).

Когда я пришла в штаб Навального, моей задачей была координация волонтеров. Главный человек — это Алексей, мы — координаторы его президентской кампании. Я немного умею в организацию, моя специализация по диплому — «управление производством», и хотела наладить эти процессы в штабе.

В плане обысков и задержаний у меня всегда было довольно лайтово. Когда в 2017 году я была руководителем, меня задерживали превентивно. Ко мне приходили в день акции: «Здрасьте, на вас поступила заявка», и увозили в отдел. Акция заканчивалась — меня отпускали.

Как координатора акций после ухода из штаба Навального меня никогда не рассматривали, и для меня было большим шоком, что ко мне пришли с обыском после 23 января 2021-го. Удивительно, что спустя четыре года ко мне возникли вопросы. Потом была акция с фонариками: тогда происходил набор в резерв участковых комиссий на выборах — вечером я возвращалась с документами и обнаружила у себя во дворе полицию. Они, вероятно, думают, что бывших координаторов не бывает. Но я всё равно не отношусь к категории людей, к которым приходят постоянно. С меня было нечего взять: моему ребенку только исполнилось 14 лет.

До президентской кампании Навального я работала в бюджетных организациях — больнице и психоневрологическом интернате. После штаба встал вопрос о трудоустройстве. Я начала ходить на собеседования, и успешно их проходила — до этапа проверки службой безопасности. Когда поняла, что работу мне не найти, пришлось открыть ИП — у меня маленький клуб английского языка.

Наверное, есть люди, которые могут совсем выйти [из политики], но это не мой случай. С апреля 2021 года я — координатор «Голоса». В эти выборы я строила процессы, координировала людей. Наверное, это неплохо получилось: [на выборах в сентябре] «Голос» вел карту нарушений, наши люди вели себя активно на участках, наносили нарушения на карту. Как координатор «Голоса», я давала интервью, высказывалась по «Умному голосованию».

29 сентября я оказалась в огромной пачке очередных иноагентов: Смирнов, Верзилов и мы — «Голос». Мы большая организация, много регионов и координаторов. Про кого-то я понимала, почему они в списке, про других людей я даже не слышала. Первая мысль была, что «УГ» сработало, поэтому мы здесь. А может, я не права, и это была массированная атака на «Голос». Мы занимаемся популяризацией наблюдения, делаем много аналитического материала, летом выпускали материалы с достаточно жесткой оценкой ситуации. Думаю, нам чинят препятствия, чтобы мы не наблюдали дальше, не писали об этом, не говорили о нарушениях на выборах и нелегитимности власти.

После попадания в реестр контактов со мной никто не обрывал. Поначалу это было экзотично: неведомая зверушка, иноагент. Я не столкнулась с проблемами коммуникации, потому что не была очень медийной. Но раньше мы делали круглые столы по наблюдению, я там выступала. Как это будет теперь — непонятно.

Меня признали агентом, когда я была в другой стране, там мы встретились с Дашей Апахончич. Я поняла, что нужно ежеквартально сдавать отчет на 44 страницы, везде ставить эту плашку. Теперь я зачастую не готова писать людям поздравления с днем рождения в соцсетях, переводить друзьям деньги. Каждый поход в «Пятерочку» нужно отразить в отчете, любые пожертвования, оплату поездки на автобусе картой. Пришлось перестраиваться.

Я понимаю, что я из «Голоса», а значит, нужно высказываться осторожнее, чтобы движению не прилетело еще сильнее. Мои посты могут использовать против моих коллег и окружения, у меня появилась самоцензура. Приходится думать: я тварь дрожащая или право имею. Не самая лучшая ситуация.

Люди из команды Навального советовали хорошо подумать над отъездом из страны. Многие советуют иметь план Б: второй загранпаспорт, деньги на билет, доверенность на недвижимость, чтобы в случае чего улететь первым самолетом.

О возможной эмиграции я думаю как о новой главе в жизни. Но сигналов, что надо уезжать, я не вижу. Кажется, признав меня иноагентом в составе «Голоса», государство показало, что не связывает меня со структурами Навального. Надеюсь, я могу здесь оставаться, волонтерить в «Голосе», писать о выборах — это тоже нужно делать. Но иногда приходят мысли оставить это и пожить нормальной человеческой жизнью.

Когда я соглашалась стать координатором штаба Навального в Петербурге, вряд ли могла представить, до чего всё дойдет, не могла представить себе угрозу реального уголовного срока.

Денис Михайлов 

глава штаба Навального в Петербурге в 2017–2019 годы

— Я перестал быть главой штаба в первой половине 2019 года. В том же году участвовал в муниципальных выборах, но по фейковым причинам меня до них так и не допустили.

После ухода из штаба, если говорить общими словами, жизнь не изменилась. Работа сопровождалась различными ограничениями, которые преследуют меня до сегодняшнего дня. Например, ближайшие пять лет я не могу участвовать в выборах из-за связи с экстремистской организацией. Такого, что я ушел из штаба и ко мне ноль претензий, нет. Государство всё равно считает тебя не то чтобы врагом, но неблагонадежным.

У меня друзья разных политических взглядов, и еще до признания штабов экстремистскими организациями они говорили, что структура Навального к этому придет. Я отчасти разделял их взгляд: сегодня мы живем не в той стране, чтобы заниматься агрессивной политической деятельностью и надеяться, что ничего не произойдет. Всё это — нормальная реакция действующего режима, даже немного запоздалая.

К каждому человеку, который был связан с этой организацией, у следствия есть претензии разного характера — некоторые вещи я не могу сообщать. В основном они связаны с экономической стороной работы штабов и юридическими лицами, которые были у данных структур Навального. Так как я работал в другом регионе и не занимался управлением, на большинство вопросов ответить не мог и не смог бы при всем желании. Но мне кажется, что следствие построено на домыслах и предположениях, там нет четких оснований. Я пока прохожу свидетелем и надеюсь, что мой статус таким и останется.

В будущем меня планируют допрашивать по экстремизму, но я считаю, что это дело — выдумка государства. Закон обратной силы не имеет, а штабы признали экстремистской организацией только летом этого года. Я не переживаю. В России дела делаются иначе: если меня захотят закрыть, то просто приедут и упакуют.

Меня продолжает интересовать политика. На мой взгляд, она должна нести в себе какую-то идею, не может быть политики ради политики. У меня частично изменились взгляды, изменился подход, как добиваться тех или иных вещей, как вести себя в той или иной ситуации. Но я продолжаю заниматься политической деятельностью, важными общественными проектами, выборами, помогаю другим кандидатам, которые, в отличие от меня, могут выдвигаться.

Я пока не вижу смысла уезжать. В России вообще многое может случиться: можно сидеть и бояться, а можно продолжать заниматься своей работой более или менее публично. Я не собираюсь при первой угрозе уезжать из страны, для меня очень важно оставаться на родине. Уехав из России, на мой взгляд, невозможно заниматься политикой. Находясь вне России, например, нельзя призывать людей к публичным мероприятиям — это неприемлемо и неэтично.

Я планирую жить здесь, получать образование, развиваться, заниматься выборами: мне кажется, я могу хорошо организовывать этот процесс. Я не собираюсь ждать, когда можно будет выйти и что-то сказать. Нужно всегда что-то делать, где-то более активно, где-то менее, но стараться выжить. Для меня, наверное, главное — выжить в этих условиях. Думаю, этот вопрос становится актуальным абсолютно для всех оппозиционных политиков в России.